Священномученик Николай Симо,

пресвитер Кронштадтский (1875-1931)

Священномученик Николай Симо родился 6 декабря 1875-го года в г. Аренсбурге Эстляндской губернии в семье священника Адама Симо. В 1880 году священник Адам Симо с острова Эзель был переведен на материк, а затем, в 1888-м году, — в Кронштадт, в новооткрывшийся при Андреевском соборе эстонский приход. Впоследствии он служил в латышском приходе, который находился при храме Скорбященской иконы Божией Матери, располагавшемся над воротами Александро-Невской Лавры.

В 1887 году его сын, Николай Симо, окончил немецкую гимназию в г. Юрьеве. В этом же году он поступил в Рижское Духовное училище, по окончании которого стал воспитанником Рижской Духовной семинарии. В 1894 году отец Адам переводит своего сына в Санкт-Петербургскую семинарию, и в 1897 году Николай заканчивает ее по второму разряду. В этом же году он вступает в брак с дочерью Эзельского священника Лидией Павловной Пановой (1876-1910). Браковенчание состоялось 5 ноября 1897-го года в Николаевской церкви острова Эзель. После этого Николай Симо получает назначение на священническое место своего отца — в Кронштадт, в Андреевский собор, т.к. его отец, священник Адам Симо, 2 августа 1897-го года был переведен на новооткрывшееся место эстонского священника при Гатчинском Павловском соборе. 21 ноября 1897-го года состоялась диаконская хиротония Николая в Исаакиевском кафедральном соборе. А через два дня, 23 ноября, в том же соборе, диакон Николай Симо был рукоположен архиепископом Старорусским и Новгородским Феогностом во пресвитера и отбыл на место своего назначения — в Кронштадт, в Андреевский собор, в котором прослужил до 1902-го года.

В штате собора о. Николай не состоял, а являлся приписным священником, что было для него немалым испытанием и настоящей школой смирения. Дело в том, что, будучи приписным священником, да еще эстонской национальности, он находился в Андреевском соборе на положении бесправного клирика и претерпевал различные и постоянные унижения от своих собратьев. Полноправное, штатное духовенство относилось к нему высокомерно, иногда даже презрительно, называя «чухной». Служить эстонскому батюшке давали только по воскресным дням, час с небольшим, между ранней и поздней литургиями. Во время службы обыкновенно подметали собор, приготавливая его к поздней литургиями, не обращая внимания на эстонскую службу. Имелась стесненность и другого рода. Соборное духовенство было из баловано большими доходами храма, где служил всей России известный пастырь св. праведный Иоанн Кронштадтский, и мало обращало внимания на просьбы прихожан выполнить те или иные требы. Никому не отказывавший, отец Николай днем и ночью ходил по квартирам Андреевских прихожан, что вызывало недовольство членов соборного причта. «Ходи по подвалам и чердакам, а по другим этажам не смеешь», — говорили ему отцы собора, считая русскую паству своим стадом. Не всегда возможно было держаться такого «братского» предписания, что порождало для отца Николая новые неприятности и столкновения. Но отец Николай переносил все нападки без озлобленности, погашая конфликты своим терпением. Проходя служение в столь стесненных и непростых обстоятельствах, эстонский батюшка никогда не жаловался, молчаливо хранил свое достоинство и не искал, ради облегчения своей участи, расположенности у клира Андреевского собора.

Не исключено, что эти трудности побудили отца Николая приступить к постройке собственной церкви для эстонской общины. Шансов на успех у малоимущего и бесправного прихода не было никаких, но молодой пастырь имел необходимую для этого дела веру, дерзновенность, настойчивость и рассудительность. «Нисколько не думаю отнекиваться от предпринятого дела, — пишет он в письме благочинному эстонских приходов Петербургской губернии отцу Павлу Кульбушу (ныне сщмч. Платон, епископ Ревельский — прим. авт.). — Пристраиваюсь я к горке очень усердно, но толку из этого мало. Казна ни одной пяди земли не уступит, напротив, она даже отвоевывает от моря кусок земли, засыпая заливчик у пристаней камнем, землей и разным мусором. Вся надежда остается опять-таки на место, принадлежащее Кронштадтскому Благотворительному обществу. В прошлом году меня в лучшем виде отшили, когда просил под церковь клочок из этого места. Ныне новый губернатор, новая губернаторша — председательница общества, попытаюсь еще раз попросить. <...> Только бы место получить. Лесу мне в долг, сколько угодно, дадут, да еще по самой дешевой цене. Я с одним биржевиком имел на этот счет уже разговор».¹

Неожиданно дело о постройке церкви приняло благоприятный поворот, а еще через некоторое время у отца Николая нашелся весьма влиятельный помощник. «В Кронштадте, на углу Андреевской улицы и Александровского бульвара, продается бывшая английская церковь, каменная, прочная. Рядом с церковью — большой сад с трехъярусным домом — тоже. Церковь продается с тем непременным условием, чтобы она осталась церковью и поэтому с громадной уступкой: спрашивают за нее 9 тысяч. Николай Андреевич Туркин (купец, известный кронштадтский благотворитель — прим. авт.) ухватился за мысль купить ее нам, на что я выразил свое полнейшее согласие. "Сначала, — говорит, — куплю церковь, а потом и дом, в котором можно устроить и школу, и помещение для причта и учителя". И, получив благословение о. Иоанна (Кронштадтского — прим. авт.), Туркин начал действовать», — сообщал отец Николай своему благочинному об этом внезапном подарке судьбы. Однако, как и во всяком деле Божием, не обошлось без противодействия. «Что за переполох произошел в соборе! — пишет отец Николай в этом же письме. — На Туркина накинулось духовенство, которое довело его прямо-таки до остервенения: "Уж будет стоить, что будет, а я для эстонцев приобрету и церковь, и дом", — стукнул он кулаком по стене. Легко понять тревогу соборян: английская церковь от причтового дома в 20-ти шагах. "Мы купим", — кричит о. Павел. "Мы, мы", — кричат за ним другие. Летит ключарь к продавцам. "Да-с, нам надо здание под чтение с туманными картинками, под зало для духовных концертов, не продадут ли нам?" Но там ему ответили, что покупатель уже есть и притом такой, который покупает церковь под церковь же. Николай Андреевич не дремал и, почуяв конкурентов, предупредил их. Прибегают к содействию о. Иоанна, но уже поздно. О. Иоанн ответил, что церковь покупает Туркин, и он ему мешать не намерен и поэтому со своей стороны согласия не даст, а если у о. ключаря деньги есть, пусть покупает на свои. Прямо так и сказал. Сунулся и о. Андрей. "Вот, — говорит, — батюшка, где бы мне чтение и общее пение вести, ведь эстонцев-то всего 15 человек, не для чего им такого храма". И его батюшка отрезал: "Что ты, о. Андрей, у нас с тобой широкое поле, а у эстонцев и полосы-то нет"».

На этом, однако, причт Андреевского собора не оставил своих попыток отвоевать в свою пользу престижное здание. Раз не удалось действовать напрямую, то решили склонить богатого купца Туркина на свою сторону — с тем, чтобы заставить его самого отказаться от помощи эстонцам. Тотчас же заработала искусная церковная дипломатия, и если бы не находчивость «недалекого», каким его считали в соборе, эстонского батюшки, то неизвестно, чем бы закончилась вся эта история. «Появился, — как пишет в письме отец Николай, — какой-то наш "благожелатель", который стал усовещевать Николая Андреевича, что как де мол он, коренной русский, и заводит какой-то чухонский храм, в котором он, строитель, на своем родном языке и службы не услышит. Не гораздо ли проще отдать его собору, тогда и эстонцы могут храмом пользоваться, и русских служб служи, сколько хочешь. Отдашь храм собору, будешь знать, что храм твой — православный, а то Бог этих эстонцев знает, православные они или нет, и храм-то будет под сомнением. Вначале Николай Андреевич сказал, что лицо, с ним беседовавшее, никакого отношения к нашим интересам не имеет, даже вовсе и не кронштадтский. А из дальнейшего разговора стало выясняться, что "благожелатель"-то кронштадтский, и не только кронштадтский, а даже член соборного причта».²

Но отец Николай и не думал отступать. «Ну, думаю, надо Николая Андреевича насчет соборных разочаровать. Во-первых, говорю ему, что соборные, заполучив этот храм, только и будут его употреблять для эстонских служб, русских служб они мне не дозволят, да и сами служить не будут, так как пример налицо — Думская церковь, в которой они служат только в праздничные и воскресные дни, а заказные обедни очень редко. С какой стати они будут служить в англиканской церкви в ущерб интересам собора? Я же для них трудиться не намерен, а к своей кружке они меня не допустят. Во-вторых: получат церковь, и Николай Андреевич никакой роли при церкви играть не будет, между тем как у нас он, как ее строитель, будет ее хозяином. Соборные никакой признательности к нему питать не будут и скоро его отошьют, между тем как мы его всячески ублажать будем, и всякое такое. В-третьих: наш интерес, чтобы русские службы разрешены были, и высказал ему все основания для этого мнения. В конце концов, я вывел, что только тогда и будут русские службы, когда этот храм достанется нам. При этом вопрос еще, что собор с этим храмом впоследствии сделает, не переделает ли его в зал для чтений. Николай Андреевич нет-нет, да и согласился со мной и, в конце концов, даже признался, что его на смех подымут, если он этого дела до конца не доведет».³ Такие же неотразимые аргументы, повлиявшие на благополучный для эстонцев исход дела, он находит и в спорах с губернатором и адмиралом Макаровым, оказавшимися впутанными в это непростое дело, в котором столкнулись интересы весьма влиятельных лиц города.

Настойчивость и упорство, с каким отец Николай вел дело по покупке здания Англиканской церкви, во многом определили его успех: 4 июля 1902-го года Кронштадтский потомственный почетный гражданин Н. А. Туркин купил здание англиканской церкви и 7 июля того же года пожертвовал ее Кронштадтскому эстонскому обществу. (Это общество насчитывало около 800 эстонцев, преимущественно бедных тружеников.) А 1 декабря 1902-го года произошло знаменательное событие в жизни маленького эстонского прихода: в этот день св. праведный Иоанн Кронштадтский совершил иерейским чином освящение бывшей англиканской церкви, переданной православной общине эстонцев г. Кронштадта и названной в честь Воздвижения Креста Господня. Газета «Кронштадтский вестник» сообщала об этом событии следующее: «В воскресенье 1 декабря состоялось освящение нового храма во имя Воздвижения Честнаго и Животворящего Креста Господня, перестроенного потомственным почетным гражданином Константином Николаевичем Туркиным из англиканской церкви и принесенной им в дар приходу православных эстонцев в Кронштадте. В 10-м часу утра в освящаемый храм начало собираться многочисленное духовенство, местное и приезжее. С прибытием в храм митрофорного протоиерея о. Иоанна Ильича Сергиева началось освящение воды. Затем последовал чин освящения престола, которое совершал о. Иоанн соборне. После облачения освященного престола и жертвенника из церкви вышел крестный ход кругом храма, по окончании которого было совершено молебствие. Небольшие размеры храма не могли вместить всех желавших присутствовать на этом выдающемся торжестве. Многим пришлось ограничиться лишь созерцанием извне. <...> Литургию совершал митрофорный протоиерей И. И. Сергиев в сослужении 9 священников и 5 диаконов. Литургия совершалась на русском и эстонском языках, причем читалось два апостола и два евангелия. Пели два хора певчих: на правом клиросе — хор из храма при сухопутном манеже под управлением поручика Е. П. Александрова, и на левом — любительский эстонский хор. <...> По окончании литургии все духовенство вышло из алтаря и сгруппировалось на амвоне, против Царских врат. Настоятель нового храма о. Н. А. Симо обратился к строителю церкви К. Н. Туркину от имени причта и прихода православных эстонцев со следующим благодарственным адресом: "Милостивый государь! Глубокоуважаемый Константин Николаевич! Сегодня благодатию и действием Пресвятаго Духа Божия освящен храм сей в дом молитвы православных христиан. Увенчано благим концом дело, на которое Вами, при трогательном сотрудничестве Вашего боголюбивого родителя, положено столько средств и трудов. Да приимет Владыка неба и земли честный дар Ваш и да сотворит его в угодное Себе жилище и в место скорого услышания верных Своих. Отныне на утвержденном сегодня и освященном Святом Престоле будет часто приноситься бескровная великая Жертва святейших Тела и Крови Христовых — о ком? О всем мире: о всей Христианской Церкви и особенно о ревнующих о благочестивой жизни, о пастырях и пасомых, о царях и царствах. Сила сей Жертвы сокрушает и самые преграды смерти — она будет приноситься и о всех преждепочивших отцах и братиях. Всегда будет совершаться великая Жертва сия и о блаженных и приснопамятных создателях храма сего. Вот какой покров души, оплот и место ходатайства уготовали вы себе сегодня. Сие да будет вам первою мздою пред Господом. Но вы соделали святой храм сей источником освящения и домом молитвы для православных эстонцев, по сие время нуждавшихся в отдельном для себя храме. Добрый Пастырь Христос заповедал идти за спасением и одной заблудшей овцы. Вы, Константин Николаевич, приготовили место душевного пристанища и духовный двор овчий для многих сотен заблудших и скитающихся. И если радость бывает на небеси о возвращении одной овцы, то сколь велико ликование о призрении многих и сколь высока награда тому, кто причастен сему Христову взысканию погибших. Да будет сия мзда Ваша многа и на небесех. Сам Господь по молитвам простых сердец стада сего да воздаст Вам в веке сем и будущем. В молитвенную память о сегодняшнем торжественном дне просим принять от нас сию святую икону". О. Иоанн благословил Константина Николаевича Туркина поднесенной ему иконой и со своей стороны поблагодарил его за щедрую жертву. Затем на середину храма вышло духовенство для совершения молебна. Вместе с о. Иоанном вышло 14 священников и 6 диаконов. На торжестве освящения храма, литургии и молебствии присутствовали: главный комендант Кронштадтского порта вице-адмирал С.О. Макаров с супругой, комендант крепости вице-адмирал И.М. Лавров, генерал-лейтенант Н.И. Иванов, начальник Кронштадтской крепостной артиллерии генерал-майор Н.А. Чижиков, городской голова К.Л. Карпов, члены городской управы, гласные Думы, много офицеров и дам. Из храма приглашенные на торжество направились в зал городской управы, где был сервирован обед на 250 персон, устроенный радушным Н.А. Туркиным. <...> На обеде благочинный православных эстонских храмов Петербургской епархии о. П. П. Кульбуш, в частности, сказал: "Мы празднуем сегодня торжество победы доброго русского сердца, благодаря коему кронштадтский эстонский приход отныне имеет свой храм и твердой ногой пойдет по пути дальнейшего внутреннего преуспеяния и роста. Рука исконно-русских людей, преданных святой православной вере, протянула ныне свою помощь бедным православным эстонцам, первые из коих узнали в Лифляндии свет Православия лет 60 тому назад. Господа! Дело это принципиально важное. В Петербургской епархии такой подвиг любви на пользу покинутой доселе православной эстонской братии, покинутой сравнительно с отлично повсюду устроившимися эстонцами-лютеранами, мы видим впервые. <...> Хвала и благодарение тем, кто это сделал. Поднимаю бокал за любвеобильный русский народ и от души желаю, чтобы всякий эстонец всем сердцем искренне усвоил себе то, чем жив каждый русский человек"».⁴

После дел, требовавших немалых хлопот, как-то: обустройство храма, открытие школы и пр., отец Николай посвятил себя всецело служению у Престола Божия. Какое-то время он совершал богослужения каждый день, что по тем временам было явлением редким и исключительным. Вероятно, в этом он последовал примеру всероссийского пастыря св. прав. Иоанна Кронштадтского, храм которого находился в непосредственной близости к Крестовоздвиженской эстонской церкви. Молитвенная жизнь и необыкновенное боголюбие этого светильника веры невольно заражали и вызывали глубокий отклик в душе иерея Николая, ставшего священнослужителем по зову сердца, а не только в силу преемственности или из соображений материальной выгоды. Как и бывает в подобных случаях, не замедлили появиться и недовольные, усмотревшие в такой ревности о Доме Господнем обличение своей теплохладной религиозности. «Собору наша ежедневная служба не особенно нравится. Отец Иоанн осведомился сегодня, служу ли я каждый день и, получив утвердительный ответ, пожелал, чтобы я и в будущем ревновал о службе Божией. Очевидно, ему уже жаловались, иначе бы он не спросил. Но раз он сочувствует ежедневным нашим службам, нам и бояться нечего», — по заведенному обычаю делится отец Николай событиями приходской жизни со своим благочинным.

Как и все священники того времени, отец Николай много трудился на поприще религиозного просвещения. Так, с 1900-го года он состоял законоучителем Кронштадтской школы при таможне, а также преподавал Закон Божий в городской эстонской церковно-приходской школе, являясь одновременно ее руководителем. Прилагал усилия эстонский пастырь и в борьбе с распространенным в России губительным пороком пьянства. В 1907 году он был назначен членом комитета Кронштадтского Попечительства о народной трезвости, а двумя годами раньше стал руководителем Кронштадтского отделения Александро-Невского общества трезвости. Во внимание к понесенным трудам на благо Отечества отец Николай 6 мая 1915-го года был представлен к ордену св. Анны 3 степени.

В 1910 году семью Симо постигло большое горе — после продолжительной болезни скончалась матушка отца Николая Лидия Павловна. На руках у 35-летнего вдовца-священника осталось трое детей: семилетний сын Николай и две дочери: старшая Елена (ей исполнилось 5 лет) и младшая трехгодовалая Мария. Отец Николай остался без помощницы с тремя малолетними осиротевшими детьми. Крест пастырского служения, требующий от человека подвига жертвенной любви, стал для него еще тяжелее. Однако превратности судьбы не только не сломили души отца Николая, но и укрепили дух этого ревностного служителя Церкви Христовой. Об этом говорит факт его избрания прихожанами Андреевского собора штатным священником своего прихода. После смерти в 1917 году соборного протоиерея Николая Петровского возникла необходимость избрать на освободившуюся вакансию нового пастыря. Вопреки сложившейся практике кандидат был назначен не указом правящего архиерея, а выбран самим приходом. Митрополит Вениамин определил на освободившуюся вакансию того, кто получил большинство голосов на приходском собрании. «На штатную вакансию священника, — говорилось в протоколе собрания прихожан, — баллотировались священник Николай Симо, священник Иоанн Аржановский и священник Димитрий Каменоградский. В голосовании участвовало 385 прихожан. Священник Николай Симо получил 317 голосов, священник Иоанн Аржановский — 21 голос, священник Димитрий Каменоградский — 42 голоса».⁵ Отец Николай за годы служения в Крестовоздвиженской церкви своей неизменной безотказностью, простотой, доступностью и молитвенностью успел снискать уважение многих кронштадтцев, которые и пожелали видеть его в то нелегкое время священником крупнейшего прихода города. «Священник Николай Симо известен в Кронштадте как добрый и скромный пастырь, — писал в рапорте благочинный протоиерей Георгий Поспелов, — и результат голосования показал, что симпатии прихожан Андреевского собора на его стороне».⁶ Резолюцией митрополита Вениамина от 13 декабря 1917-го года отец Николай был утвержден штатным священником Андреевского собора. Ценило его пастырские труды и епархиальное начальство. В 1919 году он был возведен в сан протоиерея. А когда в 1923 году собор остался без настоятеля, то правящий архиерей назначил протоиерея Николая Симо настоятелем знаменитого храма, в котором некогда служил великий российский праведник св. Иоанн Кронштадтский. Тогда же эстонский пастырь был назначен благочинным всех храмов Кронштадта.

Это назначение во многом и определило его мученическую кончину. Новые властители лютой ненавистью ненавидели св. праведного Иоанна Кронштадтского — их грозного и правдивого обличителя — а храм, где он прослужил более полувека, считали центром черносотенной пропаганды и оплотом антисоветской монархической агитации. В резолютивной части обвинения дела № П-77463 обвиняемый протоиерей Николай Симо назван ближайшим сподвижником святого праведного Иоанна Кронштадтского: «Симо монархически настроен как бывший сподвижник священника-монархиста Иоанна Ильичева Сергиева» Первоначальный арест последовал в марте 1921 г. Тогда отец Николай был взят по подозрению в участии в Кронштадтском мятеже. Однако через две недели его выпустили ввиду отсутствия состава преступления. Вторично он был арестован 13 октября 1930-го года, в канун праздника Покрова Пресвятой Богородицы. «Симо — настоятель Андреевского собора — является руководителем контрреволюционной организации из бывших офицеров, дворян и враждебно настроенных к соввласти лиц, деятельность которых заключается в распространении среди населения города монархических идей и создании недовольства масс существующим строем», — сказано в его деле.⁷

Кронштадтское дело было одним из крупных дел Ленинградской епархии. 65 лиц было привлечено по этому делу и впоследствии приговорено к различным лагерным и ссыльным срокам. Согласно официальной версии, «гнездо» монархизма и контрреволюции появилось в Кронштадте до революции, сразу же после смерти св. прав. Иоанна. «Союз русского народа» — так называлась возникшая кронштадтская группа, состоявшая из ревнителей Монархии и почитателей св. Иоанна Кронштадтского. При этом обществе издавался журнал «Кронштадтский пастырь», собиравший и публиковавший материалы о св. Иоанне. Впоследствии это общество, деятельностью которого руководил Андреевский собор, стало, по мнению властей, центром контрреволюционной организации. Эта организация преследовала, как сказано в обвинении, следующие цели: «Объединять враждебно настроенных лиц к существующему строю, проводить соответствующую работу среди личного состава воинских частей с целью вызвать недовольство по отношению к существующему строю и уверить население в недолговечности "жидовской соввласти" и преимуществе твердой, единой монархической власти перед ней»⁸ и т. п.

Между тем, никаких политических действий не было в пастырской деятельности отца Николая. Он не только не входил ни в какие политические группировки, но и призывал прихожан относиться к происшедшему перевороту и существующей власти по-христиански. Целиков М. П., прихожанин Андреевского собора, привлеченный к кронштадтскому делу в качестве обвиняемого, говорил на допросе, что отец Николай Симо учил видеть в большевиках такую власть, которая «дана нам Богом в наказание за наши грехи и непослушание. Я много раз обращался к о. Николаю Симо объяснить мне, почему все это (гонение на Церковь — прим. авт.) попущено Богом. Он мне советовал быть покорным до призыва Православной Церкви встать грудью за веру и храмы Господни».⁹ Увещания к гражданской покорности с готовностью по призыву Церкви жертвовать собой для защиты Истины — такова суть наставлений отца Николая. Следует заметить, что отец Николай удерживал при этом свою паству не только от политики, но и от самочинного геройства, и советовал даже в деле противостояния богоборческому режиму ждать церковного указания. Вместе с тем, он считал своим пастырским долгом раскрывать прихожанам суть происходящего, помогая им приобрести подлинно церковное отношение к происходящему вокруг. На другом допросе тот же Целиков М. П. так характеризовал учительскую деятельность настоятеля Андреевского собора: «...Признаки, предшествующие появлению антихриста, давно налицо: революция, отречение Императора и Царей, братоубийственные войны, когда отец идет на сына и брат на брата, голод, отсутствие продовольствия, появление еретиков, глумление над Церковью и храмами, преследование веры, верующих и священнослужителей, устройство из храмов Божиих театров, где служат антихристу... Люди и власть служат ему и подготовляют его появление, особенно безбожники... Вся Православная Церковь учит нас этому. Причт Андреевского собора не может говорить иначе, так как они не еретики и не жиды — слуги антихриста, об этом они говорили и в проповедях, и в беседах с мирянами. Меня также неоднократно направляли на путь истины о. Симо, Ушаков...»¹⁰

Арест для отца Николая не был неожиданностью. Он знал, что рано или поздно это произойдет и внутренне себя к этому приготовил. Староста Андреевского собора, тогда же схваченный чекистами, приводит интересные сведения о реакции причта Андреевского собора на захват обновленцами церковной власти, а в конце своих показаний говорит и об этой готовности отца Николая к встрече с карательными органами: «Когда произошла церковная революция, то есть образование "живой" и обновленческой церкви, я, как сейчас помню, настоятель Симо Николай и тогдашние члены причта Сергий Георгиевский и Василий Дралов очень энергично восстали против ее течения. Было устроено собрание двадцатки, совместно со всеми членами причта, где протоиерей Н. Симо объяснил по предложению председателя двадцатки, что "живая" церковь есть еретическая, а равно и обновленческая. Указал на то, что в этих образовавшихся группах введено двубрачие священства, что по каноническим правилам категорически воспрещено, зачитал при этом воззвание ленинградского духовенства к верующим, причтам и пастве, чтобы они берегли себя от волков, губящих Православную Церковь. А потому и у нас в двадцатке было принято не иметь общения с обновленческой и "живой" церковью. Вскоре после этого приехал из Ленинграда священник Орлов — представитель "живой" церкви — для устройства общего собрания всех двадцаток и всех причтов кронштадтских православных церквей. Собрание было назначено устроить в Кронштадтском Андреевском соборе. Часа за два до собрания в библиотеке собора собрались все члены причта и члены президиума двадцатки, где причт Андреевского собора категорически заявил, что он на это собрание, устраиваемое священником "живой" церкви, не пойдет. Вскоре пришел в библиотеку протоиерей Панфил, настоятель Владимирской церкви, узнать, как относится причт к устраиваемому собранию. Николай Симо сказал Панфилу, что Андреевский причт за "живой" церковью не пойдет. Панфил ему ответил, что нас могут арестовать гражданские власти, а Николай Симо ему ответил: "И пусть арестовывают, у меня котомки уже готовы"».¹¹ Об этой же непреклонности, но уже сохранявшейся отцом Николаем в самой тюрьме, свидетельствовал другой обвиняемый на одном из допросов:«... Больше всего горевал Ушаков (священник Андреевского собора — прим. авт.), который, кроме того, еще находится в удрученном состоянии из-за перевода Симо в другую камеру, благодаря чего Ушаков не получает больше от Симо указаний, как вести себя на допросах. Симо всегда советовал всем упомянутым лицам, как себя держать на допросах и давал указания для дальнейших показаний. Ушаков был так доволен наставлениями Симо, что даже выразил, что с таким настоятелем, как Симо, мы бы не пропали и не пропадем, что он человек твердый и никогда никого не выдаст и лишнего слова на допросах не скажет».¹²

Так оно и случилось на самом деле. По сравнению со всеми участниками Кронштадтского дела отец Николай прошел самое трудное испытание во время следствия. Он был единственным обвиняемым, который претерпел серию вызовов, состоявшую из 10 допросов. Такое количество раз к следователю не вызывался ни один из участников дела. Чего ждали от него сотрудники ГПУ? Одного: он должен был назвать местопребывание Пустошкина, который был руководителем московской группы иоаннитов и от которого отец Николай неоднократно получал деньги. Власти давно за ним охотились. Никто из ближайшего окружения отца Николая не знал о том, где находился Пустошкин. Отец Николай пресекал все попытки своих близких разузнать его адрес и держал информацию о нем в строгом секрете. Точно так же вел он себя и в ГПУ. Пять первых допросов были абсолютно безрезультатными. На шестом допросе арестованный протоиерей Николай Симо сделал категоричное заявление. «Отказываюсь от всяких дальнейших показаний о Пустошкине, о полученных мною деньгах от него, а также от других лиц, а равно и по всему делу», — сказал он следователю. Тогда его попытались уличить с помощью очной ставки. Один из обвиняемых по ходу следствия сделал ценное для ГПУ признание о получении им от Симо расписки на истраченную отцом Николаем сумму в 600 рублей. Эта расписка предназначалась для Пустошкина, так как деньги были взяты у него. Между отцом Николаем и признавшимся обвиняемым была устроена очная ставка. «Денег никаких не получал и разговора не было», — заявил на изобличающее показание обвиняемого Т. отец Николай. Три последующих вызова к следователю также не сдвинули дела с мертвой точки. «Василия Федоровича Пустошкина не знаю и денег от него не получал», — из допроса в допрос неизменно и с поразительной твердостью повторял арестованный.

Вероятно, информация о Пустошкине была настолько необходима органам, что отправить в ссылку отца Николая без этих сведений не представлялось возможным. Поэтому было принято «нестандартное» решение о продолжении следствия, но уже в составе совершенно другого дела. 14 февраля дела протоиерея Николая Симо и еще ряда лиц (отца Памфила Населенко, старосты собора Тюлькина и Целикова) были выделены из Кронштадтского дела и приобщены к другому следственному делу — делу о «всесоюзной к/р монархической организации "истинно-православные", возглавляемой церковно-политическим центром». Это было дело иосифлян. По нему проходило самое авторитетное духовенство Ленинграда, отложившееся от митрополита Сергия: епископы Дмитрий Любимов, Сергий Дружинин и Василий Докторов, священники Викторин Добронравов, Александр Советов, профессор Иван Андриевский и другие. Всего к делу было привлечено 86 человек, представлявших собой, по мнению властей, «актив ячеек, имевшихся при каждой церкви "истинно-православных"». Некоторые взгляды иосифлян, ощущавших себя ревнителями чистой веры, содержали в себе уклонение от истины Вселенского Православия. Так, процветание и самое существование Церкви многие из них ставили в зависимость от определенного политического строя. «Истинное православие, — показывал на допросах епископ Сергий Дружинин, — может существовать только при Монархе. Только он один может восстановить мир и любовь, только монархический строй может восстановить порядок в разрозненной России и дать возможность Церкви процветать на погибель всех гонителей Православной Церкви».¹³ Так, к сожалению, думали многие приверженцы митрополита Иосифа (Петровых), несмотря на то, что это явное заблуждение опровергается всем ходом исторического развития Христовой Церкви. Периоды гонений как раз и были, как правило, теми временами явления святости, которые впоследствии усваивались Церковью и питали благочестие христиан в мирное время. И без нее даже идеалы монашеской жизни не могли бы быть вполне осуществимыми, так как в основе своей аскетическая деятельность имеет все тот же культ мученичества и без него вообще невозможна. Эти заблуждения иосифлян отчасти объяснялись своеобразием исторического пути Русской Церкви, которая с момента своего возникновения развивалась под покровительством светской власти.

Настоятель Кронштадтского Андреевского собора не принадлежал к числу последователей митрополита Иосифа, о чем власти хорошо были осведомлены. После декларации 1927-го года он не порывал со своим правящим архиереем и не отлагался от него, хотя и не во всем его поддерживал. Так, например, он отказался поминать за богослужением советскую власть. Каким же образом он попал в число иосифлян? Вот что говорится об этом в обвинительном заключении следственного дела: «Ярким моментом в деятельности организации истинно-православных (т.е. иосифлян — прим. авт.) было вовлечение в организацию истинно-православных иоаннитов. Будучи настроены в монархическом духе, руководители организации вовлекли в свою организацию всех, кто так или иначе был противником Советской власти, кто вместе с ними вел борьбу с нарастающим революционным сознанием масс, кто под флагом защиты православия повел и поведет борьбу с существующей Советской властью».¹⁴ Этот ловко «перекинутый мостик» от иосифлян к иоаннитам позволял органам ГПУ увеличить число арестов и путем такого укрупнения дела существенно расширить масштаб ликвидационной операции. Этот же трюк делал возможным продолжение дознания отца Николая Симо и других участников Кронштадтского дела, из которых надеялись «выжать» необходимые сведения. Немалую роль, конечно, сыграли в этом подключении кронштадтского дела к делу «истинно-православных» откровенные показания иосифлян на допросах. «Иоанниты, — говорил епископ Сергий Дружинин следователю, — являются стойкими борцами за истинное православие, ведут праведную жизнь и так же, как и мы, ненавидят Соввласть». В таком же духе высказывались епископ Василий Докторов и другие. Однако отец Николай проходил по делу не только как участник иосифлянского движения, но и как руководитель центра целой разветвленной сети иоаннитских группировок, разбросанных по всей России. «Руководителями этого центра являлись крайне монархические элементы, в прошлом ближайшие сподвижники самого Иоанна Кронштадтского, люди, которые путем открытой пропаганды вели бешеную антисоветскую агитацию с целью подрыва и свержения Соввласти. <...> Во главе этой организации стоял священник Андреевского Кронштадтского собора Симо Николай, который при жизни Иоанна Кронштадтского вел монархическую погромную работу», — говорилось в строках обвинительного заключения.

Показания других обвиняемых, а также свидетелей, проходивших по делу иосифлян, содержат в себе весьма ценные свидетельства о личности отца Николая. Свидетель Н. Я. подтверждал, что протоиерей Николай Симо очень близко стоял к купцу Михаилу Петрову, человеку, чья жизнь и деятельность, безусловно, заслуживают отдельного исследования. Строитель Ораниенбаумского храма св. Архангела Михаила, пожертвовавший на его возведение 50 тыс. рублей, Михаил Петров был известным главой общества почитателей св. Иоанна Кронштадтского, возникшего после его кончины. После революции он был рукоположен во пресвитера самим Св. Патриархом Тихоном, а впоследствии возведен в сан архимандрита епископом Венедиктом (Плотниковым). Во времена закрытия монастырей он являлся руководителем тайной монашеской ораниенбаумской общины, насчитывавшей около 60 человек. Именно отца Николая Симо Петров выбрал своим духовником, что свидетельствовало о том авторитете, которым он пользовался среди православных христиан Кронштадта и Ораниенбаума. По показаниям того же свидетеля, Симо был в большой дружбе и с архимандритом Иаковом (Аржановским), последним духовником всероссийского пастыря. Есть в показаниях этого же участника следственного дела свидетельство о том, что и сам отец Николай имел намерение принять монашеский постриг, но епархиальная власть, не вполне доверявшая его «лояльности» и, вероятно, недолюбливавшая его за связь с иоаннитами, не пошла на его пострижение. Другой обвиняемый, И. Ж., на следствии привел любопытную версию выдвижения отца Николая Симо на должность настоятеля Андреевского собора. Суть ее заключалась в том, что протоиерей Николай, как подражатель жизни святого Иоанна Кронштадтского, был поставлен на этот пост «партией» почитателей великого праведника и чудотворца XX столетия. «Николай Симо, — говорил он, — состоя священником в Кронштадте в Крестовоздвиженской церкви, своим подражанием Иоанну Кронштадтскому был кронштадтскими иоаннитами выдвинут в настоятели Андреевского собора. Обосновавшись в Андреевском соборе, Симо перетащил с собой всех прихожан Крестовоздвиженской церкви и в Андреевском соборе создал крепкое ядро иоаннитов, среди которых усиленно повел контрреволюционную работу».¹⁵

Сам отец Николай допрашивался в рамках иосифлянского дела дважды: 2 и 28 марта. Но позиция его и на этих допросах оставалась неизменной. Он отказался назвать местопребывание Пустошкина, а свою связь с ораниенбаумскими иоаннитами объяснял материальной помощью, которую последние оказывали Андреевскому собору по причине падения колокольного шпиля, случившегося во время так называемого «Кронштадтского мятежа». Следствие, не добившись желаемого результата, вынуждено было капитулировать перед непреклонностью последнего настоятеля знаменитого на всю Россию Андреевского собора. Бессильная злоба тех, кто вершил расследование, проявила себя в вынесении приговора подследственному протоиерею Николаю Симо. Даже в те годы его приговор являлся редкостью и употреблялся лишь в крайних, исключительных случаях. Резолютивная часть обвинительного заключения гласила: «Симо обвиняется в том, что, будучи ближайшим сподвижником о. Иоанна Кронштадтского и руководителем "иоаннитов", привлекал к себе фанатичные, изуверские, черносотенные элементы и через них вел борьбу с Соввластью, противодействуя всем советским начинаниям. Прикрывая свою контрреволюционную деятельность толкованиями из книг Священного Писания о близком пришествии антихриста и скорой гибели мира, вел работу в духе установок контрреволюционной организации "истинно-православные"».¹⁶ 13 апреля 1931-го года выездной сессией коллегии ОГПУ протоиерей Симо Николай Адамович был приговорен к высшей мере наказания — расстрелу.

Согласно документу УФСБ по Санкт-Петербургу от 9 октября 2000-го года за № 10/2-1896 н/с, 18 апреля 1931-го года этот приговор, увенчавший эстонского протоиерея славой мученика Церкви Христовой, был приведен в исполнение.

Примечания

¹ Архив епископа Платона. Таллинн, собственность А. Дормидонтова, письмо от 26 сентября 1900 г.
² Архив епископа Платона, письмо от 11 сентября 1902 г.
³ Архив епископа Платона, письмо от 11 сентября 1902 г.
⁴ «Кронштадтский вестник». 1902, № 142, с. 3.
⁵ ЦГИАСПб. Ф. 19, оп. 109, д. 34, л. 9.
⁶ ЦГИА СПб. Ф. 19, оп. 109, д. 34, л. 3.
⁷ Архив УФСБ по Санкт-Петербургу и области.
⁸ Архив УФСБ по Санкт-Петербургу и области. Д. № П-77463, т. 3, л. 980.
⁹ Там же, т, 3, л. 989.
¹⁰ Архив УФСБ... Д. № П-77463, т. 3, л. 990.
¹¹ Архив УФСБ... Д. № П-77463, т. 1, л. 275.
¹² Там же, л, 229.
¹³ Архив УФСБ... Д. № П-77463, т. 4, л. 237.
¹⁴ Архив УФСБ... Д. № П-77463, т. 4, л. 249.
¹⁵ ЦГИА СПб. Ф. 19, оп. 109, д. 34, л. 29.
¹⁶ Архив УФСБ... Д. № П-77463, т. 4, л. 258.